Тени сумерек - Страница 60

Лоссар протянул ему маленькую глиняную чашку с напитком — взваром из ягод и трав. Гили отхлебнул — ему не понравилось: запах шиповника, земляники и смородины обещал сладость, но напиток сладким не был, даже горчил. Однако с каждым глотком наполняли душу мальчика покой и тихая радость.

Берен вернулся к огню, принял напиток в свою очередь с легким поклоном.

…Мясо очень быстро разобрали по кусочкам, и кусочки эти были совсем небольшие. Поделенный на тринадцать частей, заяц стал каким-то ужасно маленьким. Утешала мысль о селезне. Берен поддел свой кусок на нож.

— Завтра и послезавтра не будет ни костра, ни дичины. Мы поедем по беспокойным местам.

Гили пожал плечами — после того как погибла семья, он чаще ложился спать голодным, чем сытым. У эльфов не так уж плохо, если сравнить.

— Принеси воды, — когда он покончил со своей частью, Берен протянул ему опустевший котелок с остатками заварки на дне. Гили сполоснул его, набрал воды, снова подвесил над огнем. Закипела вода — котелок сняли с огня, бросили травы и сушеные ягоды, выгребли из углей птицу и разбили глиняную корку.

— Ханнад, — сказал Гили, когда Айменел передал его долю. Он уже начал понемногу учиться, восстанавливая смысл непонятных слов по тем словам, которые были знакомы, так как перешли в человеческую речь из синдарина.

Хотел выбросить кость через плечо, но Айменел перехватил его руку:

— Lau. Hi'naro! — и бросил свою кость в огонь.

— Утром мы заложим кострище дерном, — пояснил Берен. — Не стоит оставлять следов, если их можно не оставить.

Вместе с Айменелом и Эллуином они отошли от костра — вымыть руки. Лошади паслись в стороне, одна из них — Эллуинова — почуяв хозяина, вскинула голову и тихо заржала. Тот подошел, отряхивая руки, достал из поясной сумки горсточку орехов, протянул лошади на открытой ладони, приобнял стройного гнедка за шею, взъерошил ему гриву. Гнедой положил голову хозяину на плечо. Уловив улыбку Гили, эльф улыбнулся в ответ. Теперь он был совсем не сердитым.

— Любишь лошадей? — спросил он.

Гили кивнул.

— Это Айарон, — сказал эльф. — Он такой же быстрый и выносливый, как и его отец… Но своенравный. Не любит приказов, не любит, когда погоняют. Правда, Айарон?

— Кто ж любит-то… — проворчал Гили. Эльф снова улыбнулся.

— Как зовут твоего?

— Рыжик, — сказал Гили. — Он старый уже и очень спокойный. Мне его дали потому что я плохой наездник. Он меня не сбросит.

— Да, он уже старый, — услышав свое имя, Рыжик подошел к ним. Гили по примеру эльфа достал орехи — это было выдано ему на завтра, но пожалеть коню щепотку? Мокрые теплые губы прошлись по ладони, в темном, большом как яблоко, глазу коня мелькнул отблеск костра.

— Он уже старый, — продолжал эльф. — Но когда-то это был достойный конь. Жаль. Они умирают так рано… Жаль…

«А нас?» — подумал Гили, но вслух сказал другое:

— А бессмертные кони бывают?

— Бессмертные?

— Ну, вроде как вы. Как эльфы.

— Мы не бессмертны, Гили. Мы живем долго — по вашим меркам, и погибнем только вместе с Ардой. Но это не значит, что мы бессмертны. Мы знаем, что конец наступит, что он неизбежен… Арда еще молода, и впереди много времени, но это время конечно. Называть нас бессмертными — ошибка.

— А в этой вашей Благословенной Земле кони живут столько же, сколько и здесь? Я вот что хотел спросить.

— Там есть лошади, что живут долго… Некоторых привезли сюда, и они дали потомство. Таких много на Востоке, в тех степях, что лежат за Рубежом Маэдроса. Они не живут столько, сколько кони Оромэ. Но все равно — долго. Правда, кровь смешивается, растворяется в крови потомков… Твоя лошадь — не из тех, она местной породы — ласковым хлопком по шее Эллуин отпустил гнедка. — И все равно — это был достойный конь.

Они вернулись к костру, где уже шел разговор.

— …А это и есть работа. Только не kurvё (24), — Берен сказал квэнийское слово. — Не работа мастера. Это рабский труд. Воины Моргота — рабы.

— Ты сейчас сказал очень важную вещь, — заметил Финрод.

— Воина нельзя сделать рабом, — возразил Вилварин. — Его можно убить. Можно сломить пытками — но тогда он уже не будет воином. Это какое-то несообразие.

— Мне трудно объяснить, потому что трудно понять. Воинский дух в них убит. Они подчиняются — и только. От них требуется лишь одно: во время боя повторять то, что они заучили.

— Если воины Моргота — рабы, то как же им удается преодолеть страх? — Эдрахил вернул книжку Финроду и тот спрятал ее обратно, за голенище. — Раб подчиняется из страха, но из всех страхов смертный страх — сильнее всех. Идя в битву, мы становимся с ним лицом к лицу. Eruhin, который не боится смотреть смерти в лицо, не может быть рабом. Тот, кто боится — не может быть воином.

— Я полагаю, они преодолевают страх еще большим страхом. — Финрод пошевелил уголья в костре. — Я слышал, что если с поля боя бежит один — казнят всю десятку.

Лоссар снова что-то тихо наигрывал. Еще не мелодию — так, какие-то наброски к ней.

— Если армия Моргота построена таким способом, то нам он не годится, — Вилварин пошевелил угли. — Что вообще в ней хорошего? Кому нужна такая армия?

— Тем не менее, Моргот с ней побеждает, — сказал Берен.

— У такой армии есть лишь одно преимущество: она позволяет готовить солдат быстро. Малочисленным армиям такой способ действительно не годится. — Финрод снова подбросил ветку в огонь.

— Вспомните Ущелье Сириона, — Берен зло прищурился. — Они просто забросали наши укрепления своим мясом.

Разговор заглох, эльфы снова запели — и все их песни, даже веселые, были печальны. Огонь угасал, и Гили сам не заметил, как сморил его сон.