Тени сумерек - Страница 405

405

«Как же скверно ты умирал, Финрод, государь мой…»

Несколько раз эльфы делали что-то такое, от чего он непременно закричал бы, если бы мог как следует вдохнуть. Но на это не хватало сил. Эльфы промывали раны настоем каких-то трав, пахнувшим резко и свежо — но сквозь этот запах пробивалось знакомое зловоние. Проклятая тварь была где-то близко, совсем близко… Однако шума драки между двумя исполинскими зверями уже не слышалось… Губы Тингола шевелились, но он говорил слишком тихо… Да нет… Это просто кровь так шумела в ушах.

Берен хотел сказать эльфам, что старания напрасны: у Кархарота на зубах столько трупного яда, что хватит на весь Дориат и еще останется на Бретиль. Он уже чувствовал, как отрава ползет огнем по его телу. Он вдохнул поглубже — и потерял сознание.

Видимо, ненадолго: чистое полотно, которым зажали раны, еще не успело пропитаться кровью насквозь. Эльфы расступились, пропуская кого-то. Хуан. Пес не мог идти. Он полз, передвигая лапы по очереди, прекрасная жемчужно-серая шерсть слиплась от крови и грязи, висела лохмами, свалялась с прошлогодней листвой… Пес умирал.

— Берен, — голос Хуана звучал все так же низко и глухо. — Хозяин. Прощай. Хуан умирает. Что мог. Сделал. Убил его. Прости. Хуан не успел.

— Иди сюда, — прошептал Берен. — Отдыхай.

Пес подполз ближе, ткнулся носом в плечо Берена. Тот осторожно, чтобы не задеть друга крюком, обнял его правой рукой за шею. Какое-то время они лежали так, потом золотые глаза валинорского пса остекленели, отяжелела большая лобастая голова и дыхание пресеклось. Эльфы осторожно отодвинули его в сторону.

— Ройте могилу, — тихо распорядился кто-то.

— Берен, — сказал Маблунг. — Ты не выживешь. Даже эльф не выжил бы. Твоя кровь отравлена.

Он кивнул ресницами: знаю.

— Тебя перевязать?

Ему предлагали выбор: быстро истечь кровью или мучиться столько, сколько они смогут длить его жизнь.

— Да.

Он хотел увидеть Лютиэн.

— Камень, — это был вопрос. Эльфы поняли.

— Здесь, — сказал Тингол. Две горячие капли сорвались с его ресниц и упали на лоб Берена. Король Элу плакал. Все плакали, с отстраненным удивлением умирающего заметил горец. Странное дело: ему одному совсем не хотелось плакать над своей потерянной жизнью. Она была не очень длинной — но славной. «Хорошо, да мало!» — сказал бы старый Мар-Реган, обтирая усы и бухая чашкой о стол.

Появился Маблунг, неся Сильмарилл. Эльфы, расступаясь, ахнули сквозь слезы — так прекрасен был Камень в ладони Тяжелой Руки. Сильмарилл. Фиал Света Неискаженного.

Маблунг взял левую руку Берена и вложил в нее Камень. У королевского военачальника глаза тоже были на мокром месте.

Свет согрел, отступила дрожь, и боль сделалась меньше. Берен прижал Сильмарилл к груди.

— Все, — сказал он. — Долг мой избыт, король… И судьба завершена… Мое испытание кончилось… Твое — начинается…

Он протянул Камень Тинголу. Эльф покачал головой, но Берен нашарил у себя на плече его руку и разжал ладонь. Королю пришлось подхватить Камень, чтобы он не упал.

За этим усилием последовал новый прилив боли и слабости. Берен сжал зубы так, словно держался ими за жизнь. Ему нельзя было умирать сейчас, не попрощавшись с Лютиэн.

Носилки готовы, сказал Белег. Шорох, возня. Подхватив под руки и под колени, его быстро переложили на носилки из копий, охапки камыша и двух плащей. Еще несколько плащей набросили сверху — эльфы отлично знали, как мерзнет тот, кто потерял много крови. В губы ткнулась фляжка, у вина был привкус малины…

В глазах темнело. Кто-то склонился над ним, лицо было уже неразличимо, но перед самыми глазами моталось нехитрое украшение из медвежьих зубов.

Белег…

— Что ты говоришь? Чего ты хочешь, Берен?

Неужели мой голос стал таким слабым?

Эльф нагнулся к самым его губам.

— Быстрее, — собирая все силы, шепнул Берен. — Бегом.

* * *

Маблунг замолчал.

Гулко заплескалась вода — Кейрн увидел, что они проплывают под мостом. Словно уловив его мысль, Маблунг переложил руль — и лодка свернула к берегу. Кейрн толкнул Нимроса в бок, и бард очнулся.

Множество народу стояло по берегам реки. Эльфы. Серые эльфы Дориата…

Лодка зашуршала днищем по песку, Маблунг легко перебежал с кормы на нос, соскочил на берег и закрепил конец носового каната о ствол дерева. Кейрн тоже выбрался из лодки — значительно более неуклюже: затекли ноги. Следом, едва не опрокинув лодку и набрав воды в сапоги, вышел Нимрос.

Светало. Вода, отражая наливающееся зарей небо, сделалась светлее берегов. В лесу, пробуя голос, проснулись птицы. Фритур увидел, что вокруг уже не лес, а сад. Но сад этот показался ему недобрым. Эта прекрасная земля принесла его лорду смерть.

Он готовился увидеть Берена мертвым, пытался заранее представить себе его безжизненное лицо — и не мог. Чье воображение способно представить застывшее пламя? Сколько он помнил лицо сына Барахира — оно всегда было живым и страстным, как огонь.

Этот сад был прекрасен — и опасен одновременно. Такой похожий, такой притягательный — и такой непонятный народ эти эльфы… Ах, Берен, Берни, Ирхараз, Талискаран… Зачем ты искал своему пламени такого ветра? Разе ты не видел, что он заставит тебя взметнуться лишь на короткий миг — а потом погасит?

…Это было дерево над всеми деревьями, видное издалека, осеняющее своими ветвями и реку, и подножие высокой и одинокой горы, сквозь которую вода проточила себе дорогу. У корней дерева стояли эльфы — много, много… И Кейрн знал, что они должны идти туда, и знал, что они там увидят.

Эльфы расходились перед ними, склоняли головы — и мужчины, и женщины. Ни Нимрос, ни Кейрн, никогда не видели так много эльфов сразу.

405