Тени сумерек - Страница 334

334

— Да, ты помогала, и я благодарю тебя за это. Но о ком ты думала? Что тебя заботило, кроме собственных переживаний? Я успела узнать людей и хуже тебя, я знаю и эльдар хуже тебя, но я еще не видела никого, кого бы так занимала своя особа.

— А твой Берен? — огрызнулась Даэйрет. — Что его занимает сейчас? С кем он коротает дни?

— С тем, что выше моего постижения, — серьезно ответила Лютиэн. — Мысли его заняты странным желанием; настолько странным, что очень немногие смогут и понять его. Сам Берен не может его понять. Я не уверена, понимаю ли я, а Финрод, который понял бы, теперь мертв. Мне страшно за Берена, потому что зов его сердца направлен сейчас за пределы этого мира; дальше, чем лежит Валинор, за стены чертогов Владыки, за край черного моря, что лежит по ту сторону рассвета. Туда можно уйти — и не вернуться.

— Но… почему ты позволяешь ему? — изумилась Даэйрет.

— А кто я, чтобы запрещать ему? Я владею его сердцем и разумом — но не душой. Его феа и моя принадлежат лишь Тому, Кто их создал. Но мы, эльдар, отданы во власть судьбе, мы дети Арды, Манвэ — князь над нами, Намо — его Судья. Я не могу проникнуть мыслью за предел рока. Берен… Он может хотя бы пытаться. Это страшит меня превыше всякой меры, но это же и дарит странную надежду.

Даэйрет ощутила словно бы дуновение холода, хотя над углями поднимался раскаленный воздух, и в его мареве казалось призрачным лицо эльфийской девы, одетой как человеческий мальчик.

— Учи… ну… ты знаешь, о ком я… говорил, что создал нас… я знаю, вы учите иначе, но это сейчас неважно… свободными от судьбы. Он говорил то же, что и ты. Что есть предопределенность, но люди могут покидать этот мир, и поэтому свободны от нее…

— Ты слышишь то, что тебе говорят или нечто иное? Не говори того, чего я не говорила. Нет предопределенности, есть судьба. Она есть и у людей, но она берет начало и имеет конец вне этого мира. Как мог создать вас свободными тот, кто сам есть худший из невольников? Как мог дать вам корни вовне тот, кто сам корнями пророс здесь?

— Он говорит иначе.

— А… Он говорит… — Лютиэн улыбнулась. — Ты слышала его слова и видела его дела. Чему будешь верить?

— Между прочим, я видела не только плохие дела. Меня учили быть лекарем, если бы Этиль не убили, я бы завершила свое обучение, а после посвящения ушла бы на три года в странствия с кем-нибудь из братьев по Ордену. Я бы ходила по деревням и лечила людей без платы, только за стол и кров. И так делают все в Аст-Ахэ, каждый отправляется в странствие и учит простых людей своему ремеслу, делает для них что-нибудь или лечит… Воины защищают их от орков. Ты видела только злые дела, а я еще и добрые. А твой Берен, между прочим, убил мою тарни, а еще он пропитал землю огненной смесью и поджег под ногами воинов Аст-Ахэ. Если бы не Дар Учителя, они умирали бы так же мучительно, как Финрод. Ваши люди тоже творят зло и ты мне не докажешь обратного.

— Я и не собираюсь доказывать обратное, — вздохнула Лютиэн. — Я знаю, что Берен сотворил в жизни много такого, что мучает его.

— Что-то по нем не было видно, чтобы он страдал.

— Да. Он не любит показывать свою боль, потому что полагает это слабостью. Но он сожалеет о совершенном. Прежде он верил в возможность искупления, но сейчас потерял эту веру. Бывшее не сделать небывшим. Финрод не вернется в Эндорэ.

— Берен убийца. Если бы он сожалел о каждом убитом так, как надо, он бы давно наложил на себя руки.

— А ты знаешь, как надо сожалеть? Велика же твоя мудрость.

— Сожалеть надо так, как о себе.

— Сожалеешь ли ты так о Руско?

Даэйрет закусила губу. С Лютиэн невозможно было спорить. Когда Даэйрет училась владеть мечом, чтобы защитить себя, она один раз попробовала фехтовать с Илльо… Тогда вокруг нее словно бы соткался стальной занавес, и меч касался ее то там, то там… Сейчас, как и тогда, ей оставалось только вскрикивать: «Мэй къертайни!», «Я поражена!».

— Допустим, я плохой человек, — сказала она. — Но в Ордене было много людей гораздо лучше меня.

— И среди тех, кто сражался? Так почему же они не умерли от бесконечного огорчения?

— Потому что он… ты знаешь, о ком я… брал на себя их боль. Он страдал за них.

— А… вот оно что… — Лютиэн снова склонилась к котлу. — Мне нужно отцедить это и поставить остывать. Будь добра, принеси кувшин.

Даэйрет зашла в палатку, и увидела, что один из двух тяжело раненых, Дарн, уже проснулся. Он был ранен в лицо, не стрелой, а мечом, который выбил три зуба и рассек челюсть. Дарн умер бы, если бы кость воспалилась — и, сращивая ее, спасая Дарна от воспаления и неминуемой мучительной смерти, Элвитиль и Диргель отдали почти все силы и оттого еще и до сих пор оба они едва ходили, словно тяжелораненные. Но такое быстрое лечение костей имело последствием сильные боли в залеченных членах — Дарн теперь не мог есть твердую пищу, и весь исхудал. Он и говорить не мог, изъяснялся движениями.

Даэйрет вдруг поняла, что должна подбодрить его.

— Доброе утро, — улыбнулась она. — Вот, сейчас поставим остывать отвар тебе для умывания. А еда уже варится.

Он улыбнулся в ответ — настолько, насколько мог улыбнуться рассеченными и зашитыми губами. Поймал ее свободную руку, прижал к своему лбу и отпустил.

Выйдя из палатки, Даэйрет намеревалась возобновить беседу, но Лютиэн, похоже, не собиралась поддержать ее.

— Поговори с Береном о своем ребенке, — сказала она вместо этого. — Если я правильно поняла ваш обычай, ты — его невестка и должна как вдова его названного брата унаследовать пожалованный им замок.

— Замок? — изумилась Даэйрет.

334