Тени сумерек - Страница 307

307

— Финарато, — сказал майя. — Ты его ждал? Ну вот, он здесь. И надеяться тебе больше не на что. Во сколько тебе уже встало твое упрямство? — Саурон огляделся. — Пятеро. Пятеро уже мертвы. Берен по дороге сюда положил еще сотню людей и эльфов.

«Полторы сотни», — подумал горец.

Пока Саурон говорил, один из орков поигрывал ножом, проводя лезвием то по лицу горца, то по животу, то упирая острие ему в пах. Игра оказалась неинтересной: жертва не хотела пугаться. Другие орки молча тянули друг у друга рубашку пленника. Берен от души надеялся, что они подерутся, когда Гортхаур уйдет. Может, даже до смерти.

— Стоит ли оно того, Финрод? — продолжал Саурон. — Вот, вы называете меня бессердечным — а есть ли сердце у кого-то из вас? Ведь эти эльфы были тебе друзьями. Ради тебя они оставили Нарготронд, добровольно ушли за тобой в изгнание. А ты — равнодушно смотрел на их гибель, спокойно слушал их крики… Или все-таки не спокойно, Финрод? Все-таки твое сердце болит? Ты не думал о том, что будет, когда придет твоя очередь? Если ты и размышлял о смерти — то ведь не о такой. Не здесь, в подземелье собственного замка, по уши в волчьем и собственном дерьме. Без света, без воздуха, без надежды. Тебя все еще не интересует смерть быстрая и достойная? А то и жизнь, Финрод — в отличие от меня, Учитель благороден и великодушен. Он может простить тебя и просто так, безо всяких условий.

Финрод коротко, прерывисто застонал. Нет, понял Берен, — засмеялся.

— Или ты полагаешь, что эти сведения настолько ценны, что я оставлю тебя в живых — чтобы и дальше добиваться этих сведений пытками? Думаешь, что ты, эльф, сумеешь перенести все и выжить? Нет, Финрод, этого шанса я тебе не дам. Нарготронд мне интересен — но ты не первый и не последний пленник из Нарготронда. Рано или поздно кто-то сломается. О дортонионском мятеже мне уже все известно. Я хотел бы знать тайну осанвэ, но меня устроит и ее гибель вместе с тобой. Она не так уж и нужна мне — просто я любопытен

Самый лучший способ обмануть обманщика, — вспомнил Берен — сказать ему правду.

— Саурон, — позвал он. — Я один все это придумал. Ты напрасно их терзаешь, оборотень, они здесь ни при чем.

— Я тебе не верю, — Саурон даже не обернулся.

— Какие же вы все-таки забавные, — нарушил молчание Нэндил. — Вы все время твердите о превосходстве людей над нами — и не верите в то, что именно человек оказался способен вас обыграть

Удар! — Нэндил, выворачиваясь наизнанку в жутком кашле, повис на цепях.

Берен увидел его лицо — зрение наконец-то прояснилось — и скрипнул зубами: вместо глаз у барда были две раны.

— Если Берен действительно что-то знает, пусть говорит, — Саурон подошел к лестнице и поставил ногу на ступень. Орки-факельщики сгрудились за его спиной, так что теперь майя возвышался над всеми — и пленными, и охранниками — величественным черным изваянием, очерченным сполохами пламени.

— Отпусти всех эльфов — и я скажу тебе. Обещаю, — Берен смотрел туда, где прятались под навесом глубоких глазниц невыносимо-голубые глаза Саурона.

— Говори сейчас, — велел майя. — Я не торгуюсь.

— Я торгуюсь, — оскалился Берен. — Ты слышишь? Моя цена — их свобода. Или убей их сейчас, на месте, быстро и легко.

— Ты лжешь, — спокойно сказал Саурон — и поднялся по лестнице до двери. — Я не думаю, чтобы тебе была известна тайна осанвэ. Но если все-таки известна — начинай говорить тогда, когда сочтешь нужным. Я услышу.

— Ублюдок козы и собаки, — плюнул Берен ему вслед. Саурон, не оглядываясь, вышел. Факела исчезли за дверью, все поглотила тьма.

Обостренное заклинанием зрение Берена скоро проникло через ее пелену. Он увидел мертвых, он увидел живых — и в горле забились рыдания. Чтобы выгнать их, он большими вдохами глотал холодный спертый воздух.

Аэглос. Лоссар. Менельдур. Эдрахил. Кальмегил.

Они умерли страшно.

Они умерли напрасно.

И живые, и мертвые были отмечены следами истязаний, и нельзя было сказать, кому пришлось хуже. Наверное, Лауральдо, который был жив, но без сознания. Берен понимал, что если сейчас забиться в цепях и завыть, то ничего не изменится. Но биться и выть хотелось чем дальше, тем больше. Безумствовать, кричать, браниться и колотить головой о стену — что угодно, только не это зябкое, молчаливое ожидание…

— Берен, — тихо окликнул его Айменел. — Скажи мне, что с Руско?

— Руско убит, Тинвель… Он помнил о тебе.

— Я знаю, — голос Айменела был ровным, но по лицу покатились слезы.

На его глазах чудовище растерзало его отца. И через какое-то время — придет за ним. А он по эльфийским меркам даже не считается взрослым. Он еще не принял длинный меч, носил экет… Последний оруженосец Финрода Фелагунда — в ожидании гибели он думал не о себе.

— Эльдар, — сказал Берен, обведя взглядом живых — истерзанных, остриженных, как рабы, погребенных заживо в вонючей яме, назначенных в корм чудовищу. — Утешьтесь: Саурон получит свое. Хитлум отбился, а Дортонион свободен.

— Это хорошая весть, — сказал Вилварин.

— Не для тебя, — раскатилось где-то под сводами. — Берен, это совсем не то, что мне хотелось услышать. А пустой болтовни я не люблю.

Изостренный до предела слух Берена уловил шевеление в глубине норы. Пахнуло смрадом (хотя Берен уже решил, что сильнее, чем в этой яме, смердеть не может). Берен не мог ни закрыть, ни отвести глаз. Он слышал тихие, неразличимые обычным слухом, шаги мягких лап, почти неуловимый скрежет когтей по камню… В проеме логова смутно засветились два мертвенно-зеленых огонька. Берен подобрался весь, прижавшись спиной к стене.

307