Тени сумерек - Страница 246

246

— Ты бы сам о них догадался, если бы подумал хоть немного. Мальчишка — из Рованов.

— И что же?

— А то, что из-за меня ни один Рован больше не погибнет. Хватит с меня крови старика.

— Я все еще не совсем понимаю…

Берен оторвался от своей работы и вздохнул.

— Другому бы никому не сказал, но тебе — так и быть. Тогда, в первый раз, пацан приходил за моей смертью, — вообразил себя моим кровником.

— Из-за старика?

— Из-за него… Но в Долгую Ночь он не хотел меня убивать. Думал, что его оставят при замке хотя бы на два дня. Правильно думал, да? Но тут случилась эта штука с Фрекартом. Получается, я спас ему жизнь. Теперь он не может мстить раньше, чем отплатит долг чести. То есть, спасет жизнь мне.

— Спасти тебе жизнь, чтобы потом убить? — уточнил Илльо.

— Эге. Наши легенды полны баек о таких делах. В старых балладах за это время герои успевали накрепко сдружиться, делались побратимами и прощали друг другу обиды… Бьюсь об заклад — у пацана в голове немерено старых баллад.

— И ты вытурил его, чтобы не предоставить ему такого случая? — улыбнулся Илльо.

— Я не хочу, чтобы еще один Рован погиб от моей руки, — Берен опять выронил бляшку и ругнулся. — Не хочу однажды проспаться и найти мальчика зарубленным или забитым насмерть. Пусть бродяжничает или возвращается к себе домой.

Он сделал движение, чтобы выбраться из кресла, но Илльо успел подобрать бляшку первым.

— Если ты все понимаешь, то почему же ты пьешь? — спросил он.

— Потому что если я не буду пить, я помру от стыда.

— Но сегодня ты трезв.

— Не удержал в себе, тошнит. Ничего, завтра наверстаю.

— Если ты будешь продолжать пить, ты сделаешься именно тем, кого больше всего ненавидишь.

Тихое «шур-шур» ветоши по металлу, под которое шел весь разговор, прекратилось. Берен поднял от своего занятия глаза и посмотрел на Илльо.

— А тебе не все равно?

Илльо сжал кулак под столом.

Ему было не все равно. Если и в самом деле Тхуринэйтель без особой надобности… о, Тьма!

— Почему она сделала это?

— Потому что ей этого хотелось, — прошептал Берен. — Я ей нравлюсь больше, чем случайные бродяги. Не волнуйся, меня она не убьет: меру знает.

— Я прикажу ей прекратить.

— Прикажи, если сможешь. Только я не думаю, что она послушается.

— Берен, послушай… Это совсем уже в последний раз, завтра может быть поздно… Остановись. Сделайся рыцарем Аст-Ахэ, выбери жизнь и честь, а не смерть и позор. Ведь ты гибнешь…

— Эла! Ильвэ, ты еще мне скажи, сколько пальцев у меня на руке. Я гибну… Да я уже мертв.

Илльо оперся локтями о стол положил подбородок на сплетенные пальцы. Берен думает, что мертв, и Гортхауэр думает, что он мертв, и Учитель, похоже, думает так же. Учитель и Гортхауэр прежде не ошибались никогда, но… но первый вовсе не видел Берена, а второй видел его только в худшие часы и дни его жизни. Этиль после беспричинного убийства орка убеждена, что в Берене уже нечего спасать, Даэйрэт была убеждена в этом с самого начала, а Эрвег встал на эту сторону совсем недавно, после того, как Берен, приглашенный в общество рыцарей Аст-Ахэ, явился пьяный до рвоты. И лишь Илльо был уверен, что спасти его можно и нужно. Только потому, что понял, как он спасал от себя самого рыжего бродячего певца.

Берен возился со своими медяшками до темноты, а потом побросал их в ящик и отправился на двор.

Илльо остался в ауле, дожидаться Эрвега. Не забыть, отметил он себе, расспросить, что за мертвецов находили в окрестностях.

Берена не было долго. Дольше, чем того требует любая надобность. Он еще плохо себя чувствует; потерять сознание в отхожем месте — мало что может быть позорнее… Илльо кликнул слугу и велел ему пойти поискать князя, а если его не будет поблизости от нужника — искать возле дома таэро-ири: в последнее мгновение ему пришло в голову, что Берен мог пойти поговорить со своим несостоявшимся убийцей, а ныне — кровным должником.

Слуга вскоре вернулся и доложил, что князя сейчас принесут слуги таэро-ири.

— Что с ним случилось? — встревожился Илльо.

— Что и всегда, — развел руками слуга.

— В такой короткий срок?!

— Он с утра не евши.

Илльо послал проклятие небесам. Это надо было предусмотреть.

Берена втащили — одежда и волосы в снегу, лицо мокрое от талой воды. Запах браги летел впереди него, как герольд впереди войска. Лицо — только что красивое и благородное — сделалось бессмысленной пьяной маской. Илльо скрипнул зубами. Да, вот в эти минуты верилось, что спасать тут некого.

…А завтра будет все то же самое. Он выползет из комнаты злой, дыша перегаром, потребует опохмелиться и ему дадут. Он немного придет в себя, повозится еще с этим старинным панцирем, но чем ближе к вечеру — тем глупее будут шутки и тем меньше останется твердости в пальцах. Но кулак будет еще достаточно быстр и резок, чтобы своротить скулу некстати подвернувшемуся слуге или орку. Когда он выходил из себя, сладить с ним могли только Болдог и Тхуринэйтель. Однако этого, скорее всего, не случится — к часу Змеи он будет пьян до неподвижности. И так — до конца месяца Тхэнно. И то, что придет в себя на пятый день трезвости, Береном уже не будет…

Илльо дождался возвращения Эрвега и велел собирать дхол-лэртэ армии. Следовало наконец-то назвать верным день выступления; День Серебра.

* * *

— Ты? — Рандир облапил мальчишку и втянул его за собой в хибару при кузне. — Не ждал так скоро. Ну, заползай!

Руско, попав с холода в жарко протопленное строение, набив живот пшенной кашей, слегка осоловел и заговорил не сразу.

— Я князя увидел раньше, чем тебя, — сказал он наконец.

246