Тени сумерек - Страница 123

123

— Помни, Берен — это вопрос, но не ответ.

Все повернулись к заговорившему, кроме Маглора. Тот, не оглядываясь, поставил арфу на пол и взял свой кубок.

— Ответа нет, Финарато, — сказал он. — Есть предел, за которым нам остается только немота.

— Разве ты переступал этот предел, что говоришь так? Ты мастер, Маглор, и мне ничего не остается, кроме как склониться перед твоим мастерством; но то, чем ты нас пугал — лишь наваждение, хотя и мастерское.

— То, чем ты пытаешься утешать их, — Маглор еле заметно повел подбородком в сторону людей, — тоже наваждение. Ты целитель, Финарато, ты врачуешь раны тела и духа. И ты мастер формы, искусный ваятель. Но все, исцеленные тобой, рано или поздно умрут; все твои формы, созданные из дерева, металла или камня, тлен обратит в труху, ржавчину и пыль. Тебе трудно признать это, и ты обманываешь себя надеждой. Тебе не хватает смирения.

— Мастер слова не должен путать смирение и отчаяние, — тихо, упрямо ответил Финрод.

— Отчаяние — обратная сторона надежды. Испытывать отчаяние может только тот, кто ищет, за что зацепиться — и не находит.

Берен вспомнил ледовую трещину под Одиноким Клыком. Да, Маглор говорил правду.

— Тот же, кто отбрасывает надежду — смиряется, — продолжал величайший из певцов. — И понимает, что если на вопросы бытия ответы есть, то на вопросы небытия — нет и быть не может.

«А вот тут он ошибся», — подумал Берен, вспомнив все ту же трещину.

— Небытие не задает вопросов, — покачал головой Финрод, — оно ничто, в самом лучшем случае — слово или знак, как unot, не-число, которое и обозначает отсутствие чисел. Все вопросы, сколько их ни есть — вопросы бытия, Макалаурэ. Даже свою песню ты создал в образах бытия, потому что представить небытие таким, каким оно есть, а верней — таким, каким его нет — и тебе не под силу. Неужели ты думаешь, что со смертью кончается всякое существование? Даже если все мои творения погибнут, и канут во мрак Мандоса все мои друзья, и сам я сгину, и земля эта скроется под водами — неужели ты думаешь, что все это исчезнет без следа? И даже из памяти Создавшего все это оно будет изглажено навечно?

— Estel, — улыбнулся Маглор, и улыбка эта была как луна, проглянувшая в разрыве туч пасмурной ночью. — Ты зажигаешь ею всех, с кем оказываешься рядом. Вот уже и моя душа тлеет, готовая задымиться. Но я не позволю себе обмануться надеждой. У тебя нет доказательств тому, что Создатель любит нас и не позволит нам исчезнуть бесследно. Ты полагаешь на это estel лишь потому, что тебе приятно так думать; потому что это придает тебе сил.

— У тебя нет доказательств обратного.

— Да. Вот, почему я задаю вопросы и не даю ответов.

Внезапно Берен расхохотался. Он смеялся так, что заболел живот, так, что воздуха не хватало, и он задыхался. Теперь все молча уставились на него.

— О, лорд Маэдрос, — сказал он, отдышавшись. — О, лорд Маглор, о, мой король… Я прошу меня простить; мое живое воображение часто меня подводит.

Он перешел на синдарин, чтобы сказанное было понятно даже вастакам.

— Это было как видение, как сон. Мне были явлены двое нерожденных младенцев в мокром мраке утробы. Один спросил у другого: «Ты и в самом деле веришь, что существует жизнь после рождения?» — «Да» — ответил второй. — «Но ведь еще никто не возвращался, уходя туда, как же ты можешь знать? И ты веришь в то, что существует Мать, силой Которой мы живем и питаемся? Может быть, ты веришь еще и в то, что Она нас ждет и любит? Брось, все это детские сказки. Как можно питаться там, где нет пуповины и дышать там, где нет вод?» — «Но смотри», — отвечал другой — «Мы растем, и скоро Утроба не вместит нас. Она все теснее и теснее, рано или поздно она сожмется и изгонит нас прочь…» — «Да, и этим все закончится», — сказал первый. — «Если бы Мать любила нас, Она позволила бы нам вечно пребывать здесь». — «А если Она желает для нас лучшей доли?» — «У тебя нет никаких доказательств, ты ведь не видел Ее и не говорил с Нею. И даже если я поверю в то, что Она есть и мы живем Ее силой — тем безумнее требовать, чтобы Она еще и любила нас и не дала нам погибнуть по Рождении. Ты можешь верить как хочешь, я же не дам обмануть себя пустыми надеждами, и постараюсь встретить Рождение с мужеством и смирением отчаявшегося».

Эта притча действительно была смешной. Смеялись все — беоринги, вастаки, эльфы, даже сам Маглор. Смеялся суровый Фарамир, кусал усы, пытаясь успокоиться, Хардинг, мелко трясся, жмуря глаза, Улфанг, Финрод и Эдрахил звонко хохотали, Маэдрос закрыл лицо ладонью и не издавал ни звука, но плечи его выдавали. Смеялся весь зал.

— И все же, — в затихающий смех вонзился резкий голос Улфанга. — Разве вашим женщинам неведомы зелья, при помощи которых мать убивает ребенка в утробе? Тот, кто создает, тот в своем праве и уничтожить, и создание не может приказать создателю любить его. Эта ваша вера основана ни на чем, не в обиду вам будь сказано, Золотой Король и ты, князь Берен.

— Ни на чем висит весь мир, о человек востока, — сказал Финрод. — И все-таки висит.

Глава 8. Ногрод

— Что это за игра — хэло? — спросил Лауральдо.

— Тебе не понравится, — отозвался Эдрахил. — Это жестокая игра.

— Нет, — поправил его Финрод. — В хэло нет жестокости. В этой игре есть ярость, но нет злобы.

— И все же ты отказался, когда они предложили тебе сыграть. Или это был просто знак вежества?

— Нет, они были искренни. Я же отказался потому, что не люблю, когда меня бьют по лицу.

— Ого! — удивился Лауральдо. — Они бьют друг друга по лицу — и в этом нет жестокости?

— Как ни странно. Они могут разбить друг другу носы и уйти с поля лучшими друзьями. В Круге запрещено наносить друг другу оскорбления. На поле иной раз калечились, иной раз погибали — но никогда по чьей-то злобе. Хэло считается благородной игрой.

123